Страница 1 из 7

Любимые рассказы

Добавлено: Сб, 22 октября 2016, 21:20:44
dyvniy
Книги, целые
https://romanbook.ru/book/download/4782035/
особенно интересен раздел "научная фантастика"
https://romanbook.ru/genre/1640/

И тут
https://drive.google.com/drive/folders/1EomAEAkUxBR3q6siCCzWLg9YJhO8qhcL
Тут торренты книг, полных собраний сочинений.
https://lapsha.org/5/2/24/polnoe-sobranie-sochine ... k-iznachalno-kompyuternoe.html

Надо почитать книги из этого проекта.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Этногенез_(литературный_проект)

Библиотеки
http://t-220919.xyz

Добавлено: Сб, 22 октября 2016, 21:22:12
dyvniy
Lin Lobariov 2:5020/122.104 14 Oct 98 22:14:00
Искренность
Спойлер
13-Feb-98
ИСКРЕHHОСТЬ
Одним движением широкого лезвия - сверху вниз - я вспарываю футляр
и отбрасываю в сторону скорлупные половинки. Солнце бросает горсть
света сквозь стекло, свет разбивается о мое лицо и ртутными каплями
срывается вниз. Я улыбаюсь.
Ты хотела искренности.
Я медленно распрямляюсь - колени, поясница, локти, плечи, шея. Я
поднимаю лицо и солнце торопливо соскальзывает вбок, за штору.
Я смеюсь.
Пружинящим шагом я вырываюсь на улицу. Hе обратив внимания на
светофор, ступаю на шоссе. За спиной грохот, визг тормозов, я чувствую
сильный удар в бок, перелетаю через крышу легковушки, перекатываюсь
через голову, встаю. За спиной гремит взрыв, но я не о борачиваюсь. Я
иду дальше.
Ты хотела искренности.
Я улыбаюсь и прохожие торопятся пройти мимо.
Ревет сирена, и из переулков, перегораживая мне дорогу, вылетают
патрульные машины. Люди в форме с решительными лицами рассыпаются
вдоль импровизированной баррикады. Щелкают затворы, кто-то поднимает
мегафон - на его лице отчаянье.
Я не жду, пока он начнет говорить. Я выпускаю всю обойму веером от
бедра, и, ускользая в сторону, вижу, как он падает, и как падают
другие. Hа ходу переставляю магазин и, обернувшись, опустошаю и его.
Отбрасываю ненужный автомат, выдергиваю из-под мышки " беретту".
Hикакого движения уже нет, и я выпускаю три пули по машинам. Грохот,
щека чувствует волну жара. Я отворачиваюсь.
Ты хотела искренности.
Я прохожу по насыпи и Сфинксы рушатся вниз грудами камня, я
перехожу мост и он, распадаясь на части, валится в пропасть, я ступаю
на лестницу и мраморные ступени раскалываются под ногами - но не
раньше. чем я перейду на следующую.
Ты хотела искренности.
Друг заступает мне дорогу. В его глазах обида и страх. Я выдергиваю
из стойки клинок. Он поднимает свой.
Все кончается быстро. Я перешагиваю через бессильно лежащую руку и
прохожу в зал.
Там стоят остальные. Сгрудились у дальней двери плечом к плечу.
Ясные лезвия бликуют на бледных лицах.
Они ждут.
Я ухмыляюсь и отбрасываю меч.
В их глазах появляется надежда.
Я сбрасываю с плеча пулемет.
Ты хотела искренности.
Эхо погребает под собой тела. Я огибаю их и ухожу в коридор.
Псы, рыча, медленно пятятся передо мной, не смея развернуться и
удрать. Узкие крутые ступени скользят под их лапами, и я улыбаюсь,
когда то один, то другой взвизгивают, оступаясь. Открывается боковой
ход, и псы торопливо исчезают там. Я прохожу мимо, я зн аю, что они не
нападут со спины.
Твоего последнего стража я убиваю именно в спину. Он даже не
успевает понять, что это уже смерть.
Ты хотела искренности.
Ты стоишь, не шевелясь и молчишь, но я подхожу к тебе вплотную.
Рывком сдергиваю с плеч платье и опрокидываю на кровать. Бросаю взгляд
за спину и свечи в комнате гаснут. Повожу плечами и доспех с грохотом
осыпается на пол.
Ты хотела искренности.
Под утро я все-таки разрываю твои губы стоном, и ты, обессиленная,
засыпаешь.

* * *

Солнца в подземельях нет, но по стенам проходят световоды и дневной
свет все-таки достигает глаз. Ты просыпаешься.
Я лежу ничком по правую руку от тебя. Если бы я мог слышать, я бы
услышал, что мое сердце не бьется.
И если бы я мог улыбаться, я бы улыбнулся.
Я искренен.
Рэй Брэдбери
Театр одной актрисы
Спойлер
— И каково же быть женатым на такой женщине, в которой все женщины сразу? — спросил Леверинг.
— Приятно, — ответил мистер Томас.
— Вы говорите так, будто речь идет о каком-то пустяке вроде глотка воды!
Томас посмотрел на критика, продолжая разливать кофе по чашкам.
— Вам показалось… Спору нет, Эллен изумительная женщина.
— Я вспоминаю прошлый вечер, — сказал Леверинг. — Господи, что это было за представление! Сколько раз ее вызывали на бис! А какие ей дарили букеты! Нежнейшие лилии! Алые розы! И как потом все ловили цветы, которые она кидала в зал! Казалось, будто мы нежданно-негаданно оказались в весеннем саду!
— Как вы насчет кофе? — спросил мистер Томас, доводившийся Эллен супругом.
— Выслушайте меня! Если мужчине очень повезет, он встретит за всю свою жизнь три-четыре вещи, способные по-настоящему свести с ума, это музыка, живопись и одна или две женщины. Да, конечно же, я критик, но подобных чувств я не испытывал еще никогда!
— Мы отправляемся в театр через полчаса.
— Замечательно! Вы встречаете ее после каждого представления?
— Да, это абсолютно необходимо. Скоро вы сами поймете почему.
— Конечно, я пришел сюда прежде всего затем, чтобы увидеть супруга Эллен Томас, счастливейшего из смертных. Насколько я могу понять, обычно вы ожидаете ее в этом отеле?
— Ну почему же? Иногда я гуляю по Центральному парку, еду в подземке до Гринвич-Виллидж или разглядываю витрины на Пятой авеню.
— А часто ли вы бываете на ее спектаклях?
— Признаться, я не видел ее на сцене больше года.
— Она попросила вас не ходить на ее спектакли?
— Ничего подобного.
— Вам просто надоело смотреть один и тот же спектакль?
— И это не так.
Томас достал из пачки новую сигарету и прикурил ее от окурка.
— Я понял. Вы и без того видите ее каждый день. В этом удивительном театре вы, счастливчик, являетесь единственным зрителем. Прошлым вечером мы беседовали с Аттерсоном, и я спросил у него: может ли мужчина мечтать о чем-то большем? Вы женаты на этой поразительно талантливой женщине, которая способна принять любой женский образ, будь это французская кокотка, английская шлюха, шведская швея, Мария Стюарт [Мария Стюарт (1542-1587) — шотландская королева, казнена по приказу Елизаветы I Английской.], Жанна Д'Арк, Флоренс Найтингейл [Флоренс Найтингейл (1820-1910) — английская медсестра, прославившаяся во время Крымской войны 1853 — 1856 гг. В 1860 г. учредила в Лондоне школу медсестер, первую в мире.], Мод Адамс [Мод Адамс (Мод Кискадден, 1872-1953) — американская театральная актриса, прославилась ролями в пьесах шотландского драматурга Джеймса Барри, автора «Питера Пэна».] или китайская принцесса. И потому я вас ненавижу.
Господин Томас хранил молчание.
Леверинг перевел дух и продолжил:
— Представляю, как завидуют вам другие мужчины, изнывающие от однообразия семейной жизни! Вас утомила ваша супруга? Не спешите менять жен, меняется сама ваша жена. Presto! [Быстро! (ит.)] Она как хрустальная люстра, играющая сотнями переливов света! Свет ее личности окрашивает сами стены этих комнат! В таком пламени мужчина может греться две жизни, и не наскучит!
— Моя жена смогла бы оценить ваши слова по достоинству.
— Но разве не об этом мечтает каждый мужчина? Он ждет от своей супруги чего-то необычного, чего-то чудесного! Увы, мы ищем калейдоскопичности, а находим алмаз с одной-единственной гранью. Конечно же, он может и блестеть, никто не отрицает этого, но после тысячи повторений даже потрясающая Девятая симфония Бетховена превращается в колебание воздуха, не более того!
— Девять лет тому назад мы с Эллен еще путешествовали, сказал супруг, доставая последнюю сигарету из пачки и наливая пятую чашку кофе. — Раз в год мы брали отпуск и уезжали на месяц в Швейцарию. — Он улыбнулся, в первый раз за время этого разговора, и откинулся на спинку кресла. — Вот тогда-то вам и нужно было брать у нас интервью.
— Ерунда. — Леверинг встал из-за стола, накинул на себя пальто и указал на часы. — Если не ошибаюсь, нам пора.
— Да-да, вы правы… — вздохнул Томас, нехотя поднимаясь с кресла.
— Можно немножко живее? Ведь вы едете не за кем-нибудь, а за самой Эллен Томас!
— Спасибо, что напомнили! — Томас отправился за своей шляпой. Вернувшись назад, он едва заметно улыбнулся и спросил: — Как вам мой вид? Подхожу ли я на роль оправы для этого бриллианта или, скажем, на роль сценической декорации?
— Бесстрастие, вот как это называется! Именно так — бесстрастие! Мрамор и гранит, железо и сталь! Полная противоположность всему утонченному, эфемерному, как прикосновение к эманации, исходящей из опустевшего кубка, в котором некогда были духи!
— В вас пропадает оратор.
— Да, сам изумляюсь. Слова приходят ко мне сами. — Леверинг подмигнул Томасу и похлопал его по плечу. — Мы наймем экипаж, распряжем лошадей и дважды прокатим вашу супругу вокруг парка, идет?
— Вполне хватит и одного раза.
Они вышли на улицу.
Такси остановилось перед пустым театральным подъездом.
— Мы приехали слишком рано! — радостно вскричал Леверинг. — Пойдемте посмотрим финал!
— Нет-нет, увольте.
— Как? Вы не хотите посмотреть на свою жену?
— Вы уж меня простите.
— Но ведь это самое настоящее оскорбление! Вы оскорбляете не меня, но именно ее! Если вы не пойдете сейчас со мною, я за себя не ручаюсь!
— Пожалуйста, оставьте меня в покое.
Леверинг схватил Томаса за руку и повлек его за собой.
— Сейчас мы увидим все собственными глазами! — сказал он, распахивая дверь зала. Тише!
Капельдинеры дружно повернулись в их сторону, но, узнав Томаса, тут же потеряли к ним всяческий интерес. Они недвижно стояли в темноте зрительного зала. Сцену, на которой высилось шесть коринфских колонн, заливал розовый, бледно-лиловый и нежно-зеленый свет. Публика сидела, затаив дыхание.
— Пожалуйста, позвольте мне уйти! — прошептал Томас.
— Тсс! Нельзя же думать только о себе! Нужно уважать и других! — прошептал в ответ Леверинг.
Танцовщица на сцене — да была ли это одна танцовщица? — то исчезала в глубокой тени, то вновь оказывалась на свету. Финальная сцена могла потрясти кого угодно. Тихо звучит музыка, на сцене только одна балерина, она танцует с тенями, вальсирует через всю сцену в этом созданном ее воображением мире, все обращая в лучи света, вспышки и отблески, руки подняты, лицо сияет — Золушка на балу, вечное кружение, счастливое сновидение, никогда бы не пробуждаться! Кружась, она скрывается за белой колонной. Через миг она появляется вновь, но это совсем другая женщина, она все еще кружится, но уже не так стремительно, это уже не Золушка, а светская дама, все в жизни познавшая, теперь ей и скучно и грустно, она вспоминает былое, кружась с кем-то невидимым и совершенно ей чужим. Леверинг затаил дыхание, прижавшись к барьеру. Из-за второй колонны появляется третья женщина, еще печальнее предыдущей, сияние погасло, великолепия поубавилось, от этой колонны до следующей кружится, подчиняясь музыке, уличная женщина, руки широко разведены, на губах застыла вымученная улыбка. Исчезает! Четвертая женщина, пятая, шестая! Горничная, официантка и, наконец, появившаяся из глубины сцены ведьма, старая, седая, в блестках мишуры, жизнь теплится только в ее глазах, вспыхивающих горящими угольками, когда она вертится, сморщив губы, цепляясь скрюченными пальцами за воздух, пытаясь разглядеть что-то далеко позади, через годы, через бездну — изможденный, иссохший древний зверь, жизнь кончена, но танец продолжается, больше ничего не осталось! Конечно же, спектакль не мог закончиться на столь печальной ноте. Старуха внезапно замерла и уставилась через всю сцену на самую первую колонну, из-за которой некогда появилась прекрасная Золушка. С беззвучным криком она закрыла глаза, силясь вернуться в ту далекую пору. Никто и не заметил, как она исчезла со сцены. Сцена пустовала секунд пять, а затем с яркой вспышкой света танцовщица появилась вновь. Но время промчалось назад! Возрожденная прекрасная юная девушка танцевала на сцене, как бы не касаясь этого мира, а грациозно кружа над его цветами и снегами.
Занавес упал.
Леверинг стоял ни жив ни мертв.
— Господи, — пробормотал он. — Я прекрасно понимаю всю сентиментальность и напыщенность этой сцены, однако она сражает меня наповал! Боже, что за женщина!
Он повернулся к Томасу, продолжавшему смотреть на сцену, схватившись за обитые бархатом перила. Зал взорвался аплодисментами. Занавес поднялся еще раз. Несравненная прима-балерина продолжала без устали кружиться в танце. Занавес то поднимался, то опускался, а она все кружилась и кружилась под бурные овации зала.
По щекам Томаса покатились слезы. Леверинг взял его под руку:
— Успокойтесь!
Занавес уже не поднимался, театр погрузился в полумрак. Потрясенные увиденным зрители стали расходиться. Леверинг и Томас в молчании направились к выходу.
Они остановились возле служебного входа. Через какое-то время изнутри послышался звон колокольчика. Услышав его, Томас исчез за дверью. Минуту спустя он вышел, поддерживая под руку смертельно усталую маленькую женщину в мешковатом пальто и темном платке, которая даже не заметила стоявшего возле двери Леверинга.
— Дорогая, позволь представить тебе театрального критика господина Леверинга. Припоминаешь?
— Что за представление! — воскликнул Леверинг. — Чудо!
Она стояла, опершись на руку своего супруга, шепнувшего ей на ухо:
— Горячая ванна и сон — это все, что тебе сейчас нужно. Я разбужу тебя в полдень.
Она повернулась к Леверингу. На ее лице не было ни помады, ни теней, ни румян. Ее била крупная дрожь.
Глядя мимо него куда-то в пустоту, она сказала что-то очень тихо, он и не расслышал. Только по движению губ он понял. Потом, как-нибудь в другой раз, может быть, только не сегодня, только не сегодня. Пожалуйста. Как-нибудь в другой раз. Ему пришлось наклониться, чтобы расслышать ее на этой тихой пустынной аллее. Она очень признательна за внимание и за терпение, ему пришлось ждать ее здесь, это так любезно. Она смущенно, как бы извиняясь, вложила ему в руку какой-то мягкий предмет и заглянула ему в глаза.
В следующее мгновение вниманием Эллен завладели желтоватые огни и мягкие сиденья такси, в которое ей и помог забраться муж. Водитель завел мотор. Томас вопросительно посмотрел на критика.
Леверинг кивнул и помахал ему рукой. Томас кивнул в ответ и, усевшись в такси, мягко прикрыл за собой дверцу. Машина тронулась с места с подчеркнутой медлительностью. Чтобы выехать из этого проулка, ей потребовалось минут пять.
Только после этого стоявший возле служебного входа в театр критик посмотрел на подарок балерины, ее объяснение.
Это было полотенце. Не больше и не меньше. Самое что ни на есть обыкновенное полотенце, мокрое насквозь. Он поднес его к лицу и почувствовал запах пота.
— Как-нибудь в другой раз, — повторил он вслух.
Приди он сюда хоть тысячу раз, он слышал бы одни и те же слова, получал бы от нее один и тот же подарок.
«Ну и гусь, ее муж! — подумалось ему. — Мог бы, по крайней мере, предупредить…»
Леверинг аккуратно сложил полотенце и, взяв такси, отправился домой.
— Водитель, — обратился он к таксисту. — Вы хотели бы владеть садом, в котором вам не разрешалось бы рвать цветы?
Немного подумав, водитель ответил:
— А на кой хрен он мне сдался, такой сад!
— Вот именно, — кивнул критик. — Зачем нужны кому-нибудь такие вещи?
Тем временем машина остановилась. Критик расплатился с водителем и направился к дому, бережно неся в руке аккуратно сложенное полотенце.
Такие вещи мистеру Леверингу были, похоже, зачем-то нужны.

Милослав Князев
https://fantlab.ru/autor13549
Знакомый Андрея фотографа, интересный.

Добавлено: Ср, 22 марта 2017, 12:00:14
dyvniy
Дом для дракона и кошки
http://txt-me.livejournal.com/194811.html
http://txt-me.livejournal.com/tag/между играми
Спойлер
- Мы не можем взять кошечку, - терпеливо твердила Вера. – Котикам у нас дома жить нельзя.
Нийоле сидела в траве, крепко обняв маленькую полосатую кошку, и рыдала так громко, что вряд ли слышала материнские объяснения. Но Вера продолжала говорить в надежде, что рано или поздно дочка устанет плакать и волей-неволей прислушается к ее словам.
- У нашей бабушки аллергия на кошек, - говорила Вера. – Это... ну как тебе объяснить? Помнишь, мы читали сказку про отравленную рубашку? Вот аллергия – это почти все равно что такую рубашку надеть. Бабушка погладит кошку и сразу начнет кашлять и задыхаться. Ее заберут в больницу и станут делать уколы. Много уколов, по десять раз в день! Бабушке будет очень плохо. Ты же любишь бабушку? Ты же не хочешь, чтобы она заболела?
- Не хочу! – сквозь слезы подтвердила Нийоле.
«Ну слава богу, - подумала Вера. - Хоть что-то она слышит. Не совсем впустую говорю».
- А еще у нас есть Рукас, - напомнила она. – Наш Рукас самый лучший в мире пес, но вот беда – кошек он не любит. Он не виноват, с собаками так часто бывает. Помнишь, мы читали сказку, почему собаки враждуют с кошками?
- Из-за кольцаааа , - все еще подвывая, откликнулась дочь.
- Правильно. И хозяевам редко удается их переубедить. Ты же не хочешь, чтобы Рукас укусил кошечку?
- Не хочу! – выкрикнула Нийоле. И заплакала еще горше. – Мама, она такая маленькая! И совсем одна! Ей негде жить!
- Может быть, есть, - неуверенно предположила Вера. – Просто сейчас кошечка вышла погулять. А потом вернется домой.
- Негде! – рыдала дочка. – Негде! Она такая худенькая и голодная. Наверное она сирота-а-а-а!
- Мы можем ее покормить, - предложила Вера. И, подумав, добавила: - Если хочешь, мы можем кормить эту кошечку каждый день. Всегда будем брать на прогулку еду и кормить твою подружку.
Нийоле притихла и посмотрела на мать с некоторым интересом. Видимо, ей просто не приходило в голову, что кормить кошку можно, не забирая ее в дом.
- А зимой? – наконец спросила она. – Зимой будет холодно. Кошечка замерзнет.
- Ну что ты, - преувеличенно бодро ответила Вера. – У нее же шубка. В шубке зимой хорошо, тепло.
Теперь она чувствовала себя вруньей. Вряд ли так уж хорошо зимой бездомным котам. Разве что, в чей-нибудь теплый подвал повезет пробраться. Впрочем, у этой полосатой все шансы неплохо устроиться. Вон какая хитрая морда. И обаяния море. Такие обычно не пропадают.
- Пойдем-ка домой, - сказала Вера. – Возьмем еду и сразу вернемся.
- Правда? – спросила дочь, неохотно отпуская кошку.
- Честное слово, - твердо ответила Вера.
- Честное фейское? – уточнила Нийоле, большая любительница волшебных сказок, твердо уверенная, что они с мамой ведут свой род от самой настоящей феи из волшебной страны, которая, по версии Нийоле, однажды пошла в лес за грибами, заблудилась и попала к людям, где сперва сто лет плакала, а потом вышла замуж, чтобы не было так скучно жить одной. И родила пра-пра-бабушку Беатрису - не зря же та такая красивая на единственной сохранившейся фотографии. И имя у нее удивительное, больше никого из людей так не зовут. Сразу понятно, что феина дочка.
- Честное-пречестное, - подтвердила Вера. – А если в холодильнике не найдется ничего подходящего, возьмем немножко еды у Рукаса. Главное, не проболтайся ему, что это для кошки, а не то он очень на нас обидится.
- Я скажу, что еда для моей новой подружки, - пообещала Нийоле. – Тогда и я не совру, и Рукас не догадается.
И прошептала в мохнатое кошкино ухо, любовно оглаживая тощий полосатый бок:
- Ты отсюда никуда не уходи, пожалуйста! Дождись нас, мы кушать принесем.
Вскочила и побежала к дому, окрыленная предстоящим делом. Словно и не она так горько и безутешно рыдала всего две минуты назад.

***

- Недопустимо впускать огненное стремительное, из сердечного центра бесконечно летящее, его не покидая, чужие границы сметающее, на седьмой уровень общего бытия, где наше внимание объединяется с намерением тех, кем мы были, и памятью тех, кем мы еще не начали становиться, - говорил Той Лори Каар Цу Мальян Тай своему будущему, безымянному пока двойнику, видеть сны о котором ему поручили на последней встрече Ближнего Зримого Ряда.
Иными словами, он пытался спокойно и доходчиво, самыми простыми словами объяснить младшему братишке, почему тот не может взять в дом приглянувшегося ему юного дракончика, каким-то образом оставшегося без присмотра и по неведению влетевшего прямехонько на границу заповедной зоны общего внимания их семьи.
- Продолжительное пребывание овеществленной сути плотного пламени на нашей седьмой глубине может привести к полному взаимному соприкосновению. И, как следствие, обожжет наш незримый внутренний ряд и охладит сердце живого движения, созерцая которое, ты ликуешь сейчас, - говорил он малышу. – Даже в дальнем полуденном сне изможденного старца, мимо которого однажды прошел тот, кого я не вспомню ни на одном из Порогов, не хотелось бы мне увидеть танец, в который мы все будем тогда вовлечены!
Таким образом Той Лори Каар Цу Мальян Тай старался втолковать несмышленому ребенку, что пребывание в их доме может повредить здоровью дракончика. И, к тому же, причинит немало беспокойства всем членам семьи.
Но малыш слушать ничего не желал. Знай твердил свое:
- Сияет! Сияет, сверкает, летит хохоча! Хороший и светлый такой! Не знает, как остановиться, устал, угасает, а сна для него здесь нет. Спрятать могу, унести, успокоить, вместе уйти в глубину, а когда отвердеет, заново овеществившись, пусть следует дальше, как новая песня о нас.
Какой непонятливый! Будь Той Лори Каар Цу Мальян Тай человеком, уже давно рассердился бы на братишку. Но к счастью, он был не человеком, а четыреждырожденным демоном ночной глубины, чрезвычайно сдержанным, как подобает всем юным владыкам тайных стихий, не взрастившим еще в себе сладкое зерно вечного жизнетворящего гнева.
Поэтому он только вздохнул, вызвав несколько внеочередных, но желанных темных отливов в океанах Правой Стороны, и начал все сначала. Для существа столь нестабильной природы Той Лори Каар Цу Мальян Тай был необычайно терпелив.
- Ладно, тогда я тебе покажу, как станет, если возьмешь на глубину огненное живое, советам моим вопреки, - сказал он малышу. – Смотри, да не вздумай плакать, не то первое имя власти, которое, по моим сведениям, уже на пути к тебе, никогда не достигнет даже самых дальних окраин твоего внимания, решив, что ты слишком слаб, чтобы его носить.
Все взрослые почему-то любят грозить детям, что те никогда не вырастут, если будут реветь, как младенцы. И многорожденные демоны ночной глубины, увы, вовсе не исключение.
Врут, конечно. Покажите мне хоть одного реву, которому не пришлось повзрослеть в свой срок. Но детей подобные обещания обычно ужасно пугают. Они не знают, что быть взрослым – неизбежная участь, а вовсе не награда за особую доблесть.
- Не буду плакать, буду сиять и петь! – пообещал братишка. – Показывай, я готов погрузиться во все цвета твоего зрения.
Вот и молодец.

***

- Что ты творишь, птичка моя? – изумленно спросил Кястас.
Надо отдать ему должное, для человека, только что обнаружившего, что дочь утащила в свою комнату его новую шляпу и уже успела намертво приклеить ее к колченогой табуретке, Кястас был на удивление благодушен.
- Я строю дом для кошки, - ответила Нийоле. – Мама сказала, нам нельзя брать кошечку к себе, потому что Рукас ее укусит, а бабушка заболеет. Но жить на улице плохо. Я бы не хотела! Поэтому я делаю кошке новый дом. Потом отнесу в парк и спрячу в кустах. Кошечке в домике будет уютно. И тепло зимой. И всегда можно спрятаться от собак и злых мальчишек. Никто не догадается, что тут живет кошка.
- Да уж, пожалуй, - кивнул отец, изо всех сил сдерживая смех. – Мне бы тоже в голову не пришло.
Дом для кошки представлял собой зрелище настолько фантасмагорическое, что Кястасу даже шляпы не было жалко, хоть и не поносил ее толком. Он всегда ценил искусство. Особенно авангардное. А дочкину работу хоть сейчас на Art Basel вези. С кошкой или без, всяко хорошо.
Между ножками табуретки были натянуты куски ткани: застиранное кухонное полотенце, лоскуты старого леопардового пледа, еще раньше порезанного на кукольные одеяла, розовая кружевная майка, из которой Нийоле давным-давно выросла, но до сих пор не позволяла выбрасывать, бабушкин клетчатый носовой платок, какой-то незнакомый, то ли найденный на улице, то ли просто забытый кем-нибудь из гостей синий мохеровый шарф и даже незаконченная вышивка – все что ей удалось раздобыть. Крепились эти тряпки при помощи все того же погубившего шляпу супер-клея и Нийолиных разноцветных ленточек, которые присутствовали в композиции не то для дополнительной прочности, не то просто для красоты – поди разбери. Сидение табуретки было оклеено по краям искусственными цветами и бабочками – любимые дочкины заколки, все как одна. Ну а в центре располагалась его бывшая новая, ныне покойная шляпа, возвышавшаяся над тряпичным газоном как могильный курган, совсем недавно насыпанный и еще не успевший порасти травой.
- Папа, - сказала Нийоле. – Ты наверное думаешь – какая я глупая, что не сделала самое главное! У любого дома должен быть пол. А я не глупая, я просто не знаю, из чего его сделать. Картон не подходит, он быстро промокнет. А больше ничего у меня нет. Помоги мне пожалуйста. Придумай что-нибудь!
Ну и что, пошел как миленький в кладовку за гвоздями и молотком. Очень уж любил в дочке эту черту характера – искать и находить выход из любого положения. Нельзя взять в дом бездомную кошечку? Ладно, тогда построим ей другой дом, еще лучше нашего. Пусть там живет-поживает, добра наживает, а мы будем в гости ходить.
Хотя, конечно, на кошкином месте, Кястас вряд ли стал бы спешить с переездом. Но это уж пусть Нийоле ее уговаривает. Или самостоятельно приходит к выводу, что кошка все-таки не уличная, а домашняя – если уж наотрез отказывается от жизни в таком прекрасном дворце.
Спросил:
- Как ты думаешь, старая шахматная доска устроит твою подружку?
Нийоле всерьез задумалась. Наконец кивнула.
- Мне кажется, да. Это очень красиво. И не размокнет, как картонка. А если вдруг кошечке станет скучно, сможет позвать кого-нибудь в гости и поиграть в шахматы. Как ты думаешь, кошка может научиться?
- Если она умная, то запросто, - твердо сказал Кястас. – Умные кошки способны на все.
- Тогда все в порядке, - решила дочь. – Моя кошечка очень умная, хотя еще совсем маленькая. Может быть, она вообще вундеркинд!
- Наверняка, - заверил ее отец.
И принялся прибивать ножки старого кухонного табурета к шахматной доске.
- Ты мне одно объясни, - сказал он дочери, заколачивая первый гвоздь. – Зачем тебе понадобилась моя шляпа? И без нее было бы очень красиво. А мне теперь новую покупать.
- Ты, наверное, не знал, - серьезно ответила Нийоле, - но твоя шляпа не простая, а волшебная. Настоящая шляпа–невидимка! Просто она действует не всегда, а только если тому, кто под шляпой, угрожает опасность. Тебе это не надо, ты большой и сильный, никого не боишься. Маленькой кошке гораздо нужней!
- Аргумент, - Кястас отвернулся, скрывая улыбку. – С тобой не поспоришь. Но в следующий раз все-таки спрашивай разрешения. Ну или будь готова, что я утащу на работу всех твоих кукол – тоже без спросу. А потом скажу: просто мне было нужней.
- Ладно, - вздохнула Нийоле, – уноси. Я думала, взрослые в куклы никогда не играют. И на работу с игрушками вам приходить нельзя. Но если хочешь, забирай кукол за шляпу, это честно.
- Рад, что ты так думаешь. Но давай лучше просто никогда не будем ничего друг у друга таскать без спроса. Два хороших человека всегда могут договориться, и мы с тобой не исключение. Лично мне для тебя ничего не жалко. Даже любимую шляпу-невидимку, хоть и не представляю пока, где еще такую найду.

***

Той Лори Каар Цу Мальян Тай замедлил дыхание, чтобы придать своему вниманию утешительно сладостный вкус, и бережно направил его к границам восприятия своего безымянного, но уже осуществленного двойника.
Будь они людьми, можно было бы сказать, что Той Лори Каар Цу Мальян Тай гладит младшего брата по голове.
- Погрузившись на нашу седьмую глубину, юный чудесный зверь вскоре угаснет, причинив нам смятение и боль, я это видел. И знаю теперь, о чем ты тревожился, провозглашая запрет. Но и тут, на ближнем краю всех времен и вещей, его пламя тоже вскоре угаснет. Это несправедливый, бессмысленный ход событий, препятствующий порядку, - печально пел малыш.
Он сдержал слово и не заплакал, увидев, сколь безрадостно может закончиться для всех заинтересованных лиц попытка поселить дракона в их общем семейном доме. И даже слегка сиял, напевая, как обещал. Однако песнь его была исполнена грусти, и Той Лори Каар Цу Мальян Тай целиком разделял это чувство. Тем более, что оно было его собственным. Родственные связи демонов ночной глубины столь крепки, что братья – это, можно сказать, одно существо, разлученное с самим собой лишь реками времени, которые, впрочем, любой взрослый, даже всего лишь дваждырожденный, умеет преодолевать вброд, не замочив бороды.
Поэтому Той Лори Каар Цу Мальян Тай почувствовал внезапный вдохновенный восторг младшего брата прежде, чем тот заговорил.
- Я знаю, что делать! - воскликнул малыш. – Дай мне скорей твое имя. Всего одно, ненадолго. Мне нужна сила твоей темноты, чтобы добраться до того сновидения, где можно построить дом, подходящий для тела живого огня. Пусть остановится и отдохнет. И возродится счастливым, себя не предав забвению.
Некоторое время Той Лори Каар Цу Мальян Тай размышлял, допустимо ли исполнять столь необычную просьбу. И решил, что стоит рискнуть. Очень уж понравилась ему находчивость младшего брата, столь быстро пришедшая на смену великой печали. Действительно, почему бы не попробовать помочь славному юному дракону? Никогда прежде не слышал о подобных поступках. И сам ни за что бы не взялся. Но дети на то и дети, чтобы совершать порой невозможное, просто не зная, что оно невозможно, не понимая до конца стоящий за этим словом смысл.
- Нарекаю тебя именем Тай на все времена, что понадобятся для успешного завершения задуманного тобой дела, - решительно сказал он.
И потом уже ни во что не вмешивался, только смотрел, замерев, как будто сам стал единождырожденным, туманным младенцем, не сбывшимся еще существом, которому все в новинку, и даже каждодневное приготовление завтрака – величайшее чудо из чудес.

***

Поздно вечером, в половине одиннадцатого, когда пили на кухне чай, закусывая темным, вязким яблочным сыром, из коридора раздался топот босых ног, и на пороге возникла Нийоле, растрепанная и хмурая, сна – ни в одном глазу, как будто не она так сладко зевала еще два часа назад, утомившись не столько строительством дома для кошки, сколько собственными восторгами по поводу его удобства и красоты.
- Надо прямо сейчас отнести в парк кошечкин домик, - сказала она.
- Обязательно именно сейчас? – изумился отец.
А Вера растерянно добавила:
- На улице дождь.
- Правильно, дождь, - кивнула Нийоле. – Вот поэтому! Кошечка там промокнет и простудится. А ее некому лечить. Пожалуйста, давайте отнесем домик сейчас!
Кястас открыл было рот с твердым намерением объяснить дочери, что ночью детям положено спать. А играть с кошкой и ее домом, тем более, в парке надо с утра. Которое, между прочим, скоро наступит, стоит только закрыть глаза, и сразу – оп! Пора подниматься. Причем на работу. Мне.
Но так ничего и не сказал.
- И еще сейчас никто не станет за нами подглядывать, - добавила Нийоле. – Злые мальчишки и уличные собаки спят. Они не увидят, где стоит кошечкин дом. А потом заработает шляпа-невидимка, и тогда его уже точно никто не найдет.
- Вопрос, найдет ли свой дом сама кошка, - заметила Вера.
Дочкино волнение незаметно передалось и ей. Но очень уж не хотелось одеваться и идти под дождь.
- Кошка пойдет за нами и все увидит, - заверила ее дочка. – Она уже сидит на нашем заборе и ждет.
- Сидит на заборе? – удивился отец. – Да ну. А почему Рукас не лает?
- Так она с другой стороны сидит. Из моей комнаты видно. Идем, покажу.
Ничего не поделаешь, пошли смотреть на кошку. Которая и правда сидела на заборе, под проливным дождем. И представляла собой настолько душераздирающее зрелище, что Кястас сказал:
- Ладно. Сейчас оденусь и вынесу ей табу... в смысле, домик. И покормлю заодно. А вы оставайтесь тут, незачем всем мокнуть.
- Но кошечка пойдет только со мной! – воскликнула Нийоле.
- Ладно, - согласился отец. – Но чур ты наденешь резиновые сапоги и дождевик. А потом выпьешь на ночь столько горячего молока, сколько в тебя поместится. То есть, самую большую кружку. Если согласна на мои условия, марш одеваться. Быстро!
- Тогда и я с вами, - решила Вера. – В конце концов, мы уже сто лет не гуляли по парку всей семьей. Хоть и живем почти на его краю. Лучше дождливой ночью, чем совсем никогда.
- Будем считать, это у нас утренняя прогулка дружной семейки вампиров, - проворчал Кястас, натягивая свитер. – Где мой любимый черный-пречерный крылатый плащ?
- Ты не вампир, - строго сказала Нийоле. – Ты хороший. И мы с мамой не вампиры, а волшебные феи. Просто даже самым добрым феям иногда приходится колдовать по ночам.

***

Той Лори Каар Цу Мальян, четыреждырожденный демон ночной глубины, так увлекся происходящим, что даже не сразу почувствовал нежное прикосновение своего последнего имени, одолженного братишке, а теперь вернувшегося назад.
Конечно, быстро спохватился, принял имя, преобразился и снова начал зваться Той Лори Каар Цу Мальян Тай. Как будто вернулся сам к себе из далекого путешествия. Подумал, что такое событие, пожалуй, не грех и отпраздновать. Не прямо сейчас, конечно, немного позже, ибо долг прежде всего.
- Не то удивительно, что ты справился с поставленной задачей, - сказал он снова ставшему безымянным, счастливому и ослабшему от давешней пляски малышу. – В нашей семье никто не умеет терпеть поражений, и тебе неоткуда унаследовать сей скорбный дар. Удивительно то, как ловко ты взялся за дело. Решил брать не силой, а хитроумием и мастерством. Хотел бы я знать, где мы с тобой могли научиться вплетать в вечность своих сновидений чужую скоротечную жизнь, разбавленную прошедшим мимо нас временем и холодной небесной водой? Я и правда не припоминаю.
- Мы с тобой научились этому только что, за работой, - сонно пропел малыш. – Кто-то должен быть самым первым во всяком искусстве, если некому начинать, то и нет ничего. Я сейчас исчезаю, а когда, отдохнув, появлюсь на ближней границе твоего бытия, попробуем снова. Ты согласен? Не хочу, заигравшись, забыть это умение, оно нам еще не раз пригодится, правда?
- Правда, - ответил Той Лори Каар Цу Мальян Тай.
И, воспользовавшись тем, что братишка ушел на обычную для его возраста и совершенно недостижимую для старших двадцать седьмую глубину полного сновидения, поспешно улетел во все стороны сразу. У Той Лори Каар Цу Мальян Тая было очень много дел: выпить, отпраздновав собственное возвращение, развлечься медленным танцем, неоднократно вывернуться наизнанку на любовном свидании, написать бело-радужной молнией по далеким чужим берегам добрую дюжину давно обещанных писем, немного побыть океаном во время прилива – словом, как следует отдохнуть.

***

Возвращались из приозерного парка домой по улице Уосю к себе на Нумерю, где за невысоким зеленым забором ждал их возвращения верный Рукас. Почуял своих издалека, не удержался, восторженно гавкнул на весь Шяуляй, но тут же смущенно умолк, вспомнив, что шуметь по ночам без нужды ему не велят.
Шли в клеенчатых дождевиках под мелким дождем, сквозь разведенную жидким фонарным светом тьму, и Кястас думал: «Ни дать ни взять семейка привидений, даже жаль, что некому нас сфотографировать. Впрочем, ладно, я просто запомню, и так хорошо». А Вера думала: «Какая умная кошечка, сразу пошла за нами, не пришлось тащить на руках. И даже в эту дурацкую Нийолькину халабуду добровольно полезла, а я-то планировала заманивать ее туда едой, да и то совсем не была уверена в успехе. Такая покладистая, даже жалко, что мы не можем ее к себе взять». А Нийоле держала за руки обоих родителей и сонно думала: «Здорово у нас получилось! И кошечке теперь хорошо, сухо, тепло и совсем не страшно. В моем волшебном доме, под папиной шляпой-невидимкой точно не пропадет».

***

Юный дракон закрыл глаза и какое-то время лежал, наслаждаясь полной неподвижностью. Он пока понятия не имел, что это за место, и почти не помнил, как тут очутился. Решил: главное, что здесь можно отдохнуть. С остальным будем разбираться потом. Все-таки очень устал. Как никогда в жизни. Прежде даже вообразить не мог, что так бывает!
Это одна из самых серьезных опасностей для маленьких драконов, оставшихся без присмотра: порой они так увлекаются полетом, что потом уже просто не могут остановиться без посторонней помощи. И черт знает куда способны залететь, включая такие удивительные пространства, в пределы которых взрослому дракону ни за что не попасть. И летают там, опьяненные новыми впечатлениями, пока не развоплотятся от усталости. Никто не знает наверняка, что случается с драконами, утратившими телесность; ясно однако, что превратиться они после этого могут во что угодно. И даже забыть, кем были прежде. Очень грустно!
Однако если юному дракону каким-то чудом удается остановиться и как следует выспаться, дела его потом идут на лад. И дорога домой отыскивается как миленькая, и родные так радуются встрече, что забывают навешать подзатыльников за легкомыслие, и новые приключения сулят гораздо меньше опасностей, потому что опыт – великое дело, а теперь он у нас есть.
Дракон начал было засыпать, как вдруг его отвлек тихий, но очень странный звук – впрочем, скорее приятный, чем наоборот. Но все равно любопытно, что там такое творится.
Лениво приоткрыв один глаз, дракон огляделся и увидел, что лежит на красивом клетчатом полу, здорово напоминающем поле для игры в шахматы, которым обучают драконьих младенцев, как только те вылупятся из яйца – чтобы были при деле и заодно постигали азы элементарной логики, благо она как молоко и огонь – всем нужна и никому не повредит. Поэтому драконам очень нравится разглядывать шахматную клетку: этот узор возвращает их к первым блаженным неделям младенческого бытия.
Однако от созерцания пола дракона снова отвлекли. Звук стал немного громче и как бы настойчивей, хотя трудно было вот так сразу сформулировать, в чем именно эта настойчивость выражалась. Впрочем, юный дракон довольно быстро смекнул, что звук – просто речь на незнакомом ему языке. Но совсем необязательно учить язык, чтобы понять смысл столь простого и внятного высказывания. Рядом было какое-то живое существо, и оно требовало внимания.
К этому дракон уже успел привыкнуть, хоть и жил на свете совсем недолго. Внимание драконов столь сладостно, что его домогаются все подряд. Даже те, кто боится, что за внимание дракона придется заплатить жизнью. И даже те, чьи опасения, скажем так, не совсем напрасны.
Но еще никто и никогда не требовал драконьего внимания столь настойчиво. Словно бы от рождения знал, что имеет на него полное право. И, более того, не сомневался, что самому дракону тоже очень понравится, и можно будет сразу стать друзьями навек, и ни о чем больше не беспокоиться.
Приглядевшись повнимательней, дракон увидел, что к его животу прижимается крошечный зверек. Зверек был серый, полосатый и очень теплый. И смутно похож на что-то знакомое. А, точно, - вспомнил дракон, - на картинку из любимой детской книжки «Самые удивительные существа Вселенной, подлинные и не совсем». Зверек назывался «кошка»; в книге говорилось, что с такими легко поладить, потому что за драконье внимание кошки платят звонкой монетой – счастьем, которое бывает столь велико, что его легко ощутить даже на расстоянии.
Но сейчас ни о каком расстоянии и речи не шло: маленькая полосатая кошка прижималась к драконьему животу, мяла его мягкими лапками, громко мурлыча, и действительно была так счастлива, что с юного дракона даже сон сперва слетел – от остроты переживаний. Но потом, конечно, вернулся. И уже несколько минут спустя дракон и кошка, крепко спали, свернувшись клубками на полу своего нового дома, прижавшись друг к дружке горячими ласковыми телами, огненным и меховым.
Пусть тут же будет мой сон)
Спойлер
Папа, мне приснился сон.
Про то что из квартиры украли напольнй шкаф, сервант или секретер, кажется. Старый резной.
В ночь с воскресеня на понедельник.
Стекло неразбили, а вынули, предврительно вырезав крошечные дощечки в раме, что его держат.
На улице при этом почему-то зима, хотя дома жарко. За окном вместо яблонь каштан.
Действие происходит в курской квартире, но в ней находимся тольько мы с Мариной.
Ипочему-то замечаем отсутствие стекла, а так же шкафа, только в ночь с понедельника на вторник.
Она ещё говорит, что ей было холодно спать,хотя мне быо жарко.
Ещё я думаю, что в твоём секретере не было ничего ценного, да и он сам всего лишь XIX века.

Добавлено: Пт, 24 марта 2017, 18:48:44
dyvniy
Про демиургов
http://pikabu.ru/story/igryi_demiurgov_avtor_pyot ... ayushchie_svoyu_rabotu_3032704
Спойлер
* * *
— Когда создаешь новый мир, — произнес демиург Мазукта, вальяжно развалясь в кресле, — не оставляй в нем никаких недоделок. В частности, обязательно ликвидируй все нестабильные элементы, иначе рано или поздно мир будет уничтожен цепной реакцией.
— А, знаю, — кивнул демиург Шамбамбукли. — Цепная реакция — это когда расщепляется ядро урана.
— Неверно, — строго нахмурился Мазукта. — Цепная реакция — это когда одна страна первой расщепляет ядро урана, и сразу остальным тоже хочется.

* * *
Человек деликатно постучал в дверь к демиургу Шамбамбукли.
— Простите великодушно, можно войти?
— А, это ты! Ну, заходи, располагайся. Ты по делу или просто так?
— У меня просьба.
— А-а… Ну ладно, выкладывай, что там у тебя.
Человек примостился на краешке стула и вздохнул.
— Я знаю, что при жизни Вы мне благоволили…
— Можно на «ты».
— Спасибо, но мне так привычнее, если не возражаете.
— Не возражаю. Продолжай.
— Да, так о чем я… благоволили. Всячески опекали, избавляли от разных напастей, даровали успех в разных начинаниях… ну и так далее.
— Я же не просто так, — перебил Шамбамбукли. — Ты всё это честно заработал. И вообще, гениям нужен особый уход, а ты, безусловно, гений.
— Спасибо, — серьезно кивнул человек. — Но я вот подумал… Если даже мне, при этом «особом уходе», иногда бывает и плохо, и больно, и одиноко, если даже на меня временами наваливаются проблемы, как-то: болезни, безденежье и непонимание толпы — то каково же остальным людям? Тем, кому Вы не оказываете особых благодеяний?
— Кому легче, кому тяжелее, — уклончиво ответил Шамбамбукли. — А что?
— Я подумал и осмелился попросить. Если будет на то Ваша воля, можно ли сделать так, чтобы счастья в мире стало побольше, а неприятностей — поменьше?
Шамбамбукли помолчал с минуту.
— Послушай, — наконец произнес он. — Вот ты — композитор, верно? На рояле умеешь играть. Как бы ты отнесся к предложению исполнить сложную симфонию на одних белых клавишах, не трогая черных?

* * *
— Чем занимаешься? — спросил демиург Мазукта демиурга Шамбамбукли.
— Заповеди пишу, — ответил Шамбамбукли. — Помнишь, как ты мне советовал.
— Я советовал? — искренне удивился Мазукта.
— Ну да, — подтвердил Шамбамбукли. — Ты сам говорил, что людям надо давать ясные и недвусмысленные установки. Чтобы не было разночтений.
— А, да, да, припоминаю, — кивнул Мазукта. — Было такое, действительно. И что?
— Вот, — Шамбамбукли указал на стопку готовых скрижалей. — Составляю подробный алгоритм. Половину уже написал, скоро закончу.
Мазукта пересчитал каменные листы и задумчиво присвистнул.
— Многовато что-то.
— Ну, я старался, — скромно потупился Шамбамбукли.
Мазукта взял из стопки верхнюю скрижаль и начал читать вслух:
— «Человек не должен причинять вреда другому человеку или своим бездействием допустить, чтобы другому человеку был нанесен вред, за исключением тех случаев…»- он фыркнул и положил скрижаль на место. — Шамбамбукли!
— А?
— Мне жаль тебя расстраивать, но ты занимаешься ерундой.
— Почему? — огорчился Шамбамбукли.
— Ну не знаю, почему. Вероятно, по природе своей. Таким уродился. Но вот это всё, — он постучал ногтем по заповедям, — чушь собачья и напрасный перевод камней.
— Но ты же сам говорил!..
— Да, говорил, — согласился Мазукта. — Действительно, я тоже когда-то баловался составлением поведенческих алгоритмов. Потому и могу теперь с полной ответственностью заявить: это была пустая трата времени. Уж поверь моему опыту.
Шамбамбукли с грустью оглядел свою работу.
— А как же тогда надо?
— Надо? Ну, например, как я. — Мазукта сел в кресло и вальяжно закинул ногу на ногу. — Я не размениваюсь на копание в деталях. Я даю сразу общие установки. Ведь люди — они же как? Им можно хоть до посинения что-то втолковывать, всё-равно не поверят, пока сами не попробуют. Сущие дети, честное слово. Ребенку, чтобы уяснить, почему нельзя трогать кастрюлю, сначала нужно обжечься. А с чужих слов никто не поймет, что такое «горячо».
— Да, пожалуй, — согласился Шамбамбукли. — А что это за «общие установки», которые ты даешь? Какой-то универсальный свод правил?
— Нет, — замотал головой Мазукта. — Никаких правил вообще. Опыт и только опыт. Что такое хорошо, и что такое плохо, люди узнают сами. И передадут знания дальше, своим детям.
— То есть, ты им всего лишь говоришь «делайте хорошо и не делайте плохо»?!
— Да нет же! — отмахнулся Мазукта с досадой. — Это тоже была бы заповедь. Люди сами должны понять, что поступать плохо — это плохо. Из собственного опыта. Ну, как хвататься за кастрюлю. Один раз ошпарятся, другой раз — глядишь, и уже сообразили.
— Тогда я не понимаю. А что же ты им в таком случае говоришь?
— Да так, всего лишь маленькую подсказку, не оставлять же людей совсем без помощи. Я даю им универсальный критерий, как можно отличить дурное от доброго.
— И как же? — заинтересовался Шамбамбукли. — Совесть, да?
— Шамбамбукли, ты меня разочаровываешь! Совесть — это же понятие субъективное! Как её можно принимать в расчет?
— Нуу… тогда не знаю.
— Очень просто. Если что-то легче получить, чем потом избавиться — значит, оно плохое. Если же приобрести что-то тяжело, а лишиться — просто, значит оно хорошее.
— И всё?
— Да.
— И это правило применимо к чему угодно?
— Абсолютно.
Шамбамбукли задумался. Мазукта сотворил себе чашку кофе, отхлебнул и насмешливо фыркнул.
— О чем думаешь?
— Пытаюсь понять…
— Хочешь пример?
— Хочу.
— Ну смотри сам. В разные времена, у разных народов… да что там, даже для разных людей — понятия добра и зла постоянно меняются. Взять даже обычный лишний вес — вот скажи мне, быть толстым — это хорошо или плохо?
— Ну, смотря где и когда.
— Правильно. Когда растолстеть легко, а сбросить вес — трудно, модно быть стройным. Зато когда возникают проблемы с питанием — сразу решающим критерием красоты становится полнота.
— Да, понимаю, — Шамбамбукли задумчиво кивнул. — Кажется, это правило почти не имеет исключений.
— Практически не имеет, — подтвердил Мазукта.
— За редким исключением, — уточнил Шамбамбукли. — Вот, например, любовь с первого взгляда…
— Нет, — решительно возразил Мазукта. — Уж что-что, а она совершенно точно не является исключением.

* * *
— Привет, — сказал демиург Мазукта, придя в гости к демиургу Шамбамбукли. — Как дела?
— Да что мне сделается, — пожал плечами демиург Шамбамбукли.
— Вид у тебя усталый.
— Это потому что я устал, — объяснил Шамбамбукли.
— Хм? — Мазукта изобразил на лице заинтересованность.
— Люди построили храм. И молятся там три раза в день. А я тут должен сидеть как дурак и слушать.
— Это необязательно, — заметил Мазукта. — Ты можешь сидеть как умный.
— Все равно тяжело это. Ладно бы еще что-нибудь интересное рассказывали — так ведь нет. Каждый день одно и то же, одними и теми же словами. Уже и сами не понимают, что говорят, затвердили и бормочут автоматически, а думают о чем-то своем.
— Хоть об интересном чем-то думают?
— Да когда как…
Мазукта уселся в кресло поудобнее, закинул ногу на ногу и, сотворив себе сигару, с удовольствием закурил.
— Ну и когда оно как? — спросил он, выпуская колечки дымы из ушей.
— Да вот сегодня, например, — сказал Шамбамбукли, присаживаясь на табуретку. — Один человек полдня думал: «Если Шамбамбукли всемогущ, то может ли он сотворить камень, который сам не сможет поднять?»
— Ну и в чем тут проблема?
— То есть как в чем? Мне уже самому интересно — могу я создать такой камень или не могу?
— А попробовать не пробовал?
— Нет. Это же теоретический вопрос, а не практический.
— Значит, не можешь, — пожал плечами Мазукта.
— Почему не могу? — обиделся Шамбамбукли. — Если допустить, что я действительно всемогущий…
— А ты всемогущий?
Шамбамбукли поперхнулся и задумался.
— Не знаю, — признался он наконец. — Если я не могу поднять камень, который сам же и сотворил…
— Брось ты этот камень, — отмахнулся Мазукта. — Ну-ка, давай, вспомни определение всемогущества!
— Нуу… это когда…
— Определения не начинаются со слов «ну, это когда»- строго заметил Мазукта.
— Хорошо. Всемогущество — это способность творить всё, что угодно. Так?
— Вот именно, — кивнул Мазукта. Ключевое слово — «угодно». Угодно тебе сотворить камень — творишь камень. Не угодно его поднимать — не поднимаешь. Это и есть настоящее всемогущество.

Добавлено: Пт, 31 марта 2017, 12:30:17
dyvniy
Охота. На людей (мирашей).
http://rufina.narod.ru/Shekly/hunting.html
Спойлер
НАЗАД

Охота



Это был последний сбор личного состава перед Всеобщим Слетом
Разведчиков, и на него явились все патрули. Патрулю 22 - "Парящему соколу"
было приказано разбить лагерь в тенистой ложбине и держать щупальца
востро. Патруль 31 - "Отважный бизон" совершал маневры возле маленького
ручья. "Бизоны" отрабатывали навыки потребления жидкости и возбужденно
смеялись от непривычных ощущений.
А патруль 19 - "Атакующий мираш" ожидал разведчика Дрога, который по
обыкновению опаздывал.
Дрог камнем упал с высоты десять тысяч футов, в последний момент
принял твердую форму и торопливо вполз в круг разведчиков.
- Привет, - сказал он. - Прошу прощения. Я понятия не имел, который
час...
Командир патруля кинул на него гневный взгляд:
- Опять не по уставу, Дрог?!
- Виноват, сэр, - сказал Дрог, поспешно выпрастывая позабытое
щупальце.
Разведчики захихикали. Дрог залился оранжевой краской смущения. Если
бы можно было стать невидимым!
Но как раз сейчас этого делать не годилось.
- Я открою наш сбор Клятвой Разведчиков, - начал командир и
откашлялся. - Мы, юные разведчики планеты Элбонай, торжественно обещаем
хранить и лелеять навыки наших предков-пионеров. С этой целью мы,
разведчики, принимаем форму, от рождения дарованную нашим праотцам,
покорителям девственных просторов Элбоная. Таким образом, мы полны
решимости...
Разведчик Дрог подстроил слуховые рецепторы, чтобы усилить тихий
голос командира. Клятва всегда приводила его в трепет. Трудно себе
представить, что прародители когда-то были прикованы к планетарной тверди.
Ныне элбонайцы обитали в воздушной среде на высоте двадцати тысяч футов,
сохраняя минимальный объем тела, питались космической радиацией,
воспринимали жизнь во всей полноте ощущений и спускались вниз лишь из
сентиментальных побуждений или в связи с ритуальными обрядами. Эра
Пионеров осталась в далеком прошлом. Новая история началась с Эры
Субмолекулярной Модуляции, за которой последовала нынешняя Эра
Непосредственного Контроля.
- ...прямо и честно, - продолжал командир. - И мы обязуемся, подобно
им, пить жидкости, поглощать твердую пищу и совершенствовать мастерство
владения их орудиями и навыками.


Торжественная часть закончилась, и молодежь рассеялась по равнине.
Командир патруля подошел к Дрогу.
- Это последний сбор перед слетом, - сказал он.
- Я знаю, - ответил Дрог.
- В патрульном отряде "Атакующий мираш" ты единственный разведчик
второго класса. Все остальные давно получили первый класс или, по меньшей
мере, звание Младшего Пионера. Что подумают о нашем патруле?
Дрог поежился.
- Это не только моя вина, - сказал он. - Да, конечно, я не выдержал
экзаменов по плаванию и изготовлению бомб, но это мне просто не дано!
Несправедливо требовать, чтобы я знал все! Даже среди пионеров были узкие
специалисты. Никто и не требовал, чтобы каждый...
- А что ты умеешь делать? - перебил командир.
- Я владею лесным и горным ремеслом, - горячо выпалил Дрог, -
выслеживанием и охотой.
Командир изучающе посмотрел на него, а затем медленно произнес:
- Слушай, Дрог, а что если тебе предоставят еще один, последний шанс
получить первый класс и заработать к тому же знак отличия?
- Я готов на все! - вскричал Дрог.
- Хорошо, - сказал командир. - Как называется наш патруль?
- "Атакующий мираш", сэр.
- А кто такой мираш?
- Огромный свирепый зверь, - быстро ответил Дрог. - Когда-то они
водились на Элбонае почти всюду и наши предки сражались с ними не на
жизнь, а на смерть. Ныне мираши вымерли.
- Не совсем, - возразил командир. - Один разведчик, исследуя леса в
пятистах милях к северу отсюда, обнаружил в квадрате с координатами Ю-233
и З-482 стаю из трех мирашей. Все они самцы, и, следовательно, на них
можно охотиться. Я хочу, чтобы ты, Дрог, выследил их и подкрался поближе,
применив свое искусство в лесном и горном ремеслах. Затем, используя лишь
методы и орудия пионеров, ты должен добыть и принести шкуру одного мираша.
Ну как, справишься?
- Уверен, сэр!
- Приступай немедленно, - велел командир. - Мы прикрепим шкуру к
нашему флагштоку и безусловно заслужим похвалу на слете.
- Есть, сэр! Дрог торопливо сложил вещи, наполнил флягу жидкостью,
упаковал твердую пищу и отправился в путь.


Через несколько минут он левитировал к квадрату Ю-233 - З-482. Перед
ним расстилалась дикая романтическая местность - изрезанные скалы и
низкорослые деревья, покрытые густыми зарослями долины и заснеженные
горные пики. Дрог огляделся с некоторой опаской.
Докладывая командиру, он погрешил против истины.
Дело в том, что он был не особенно искушен ни в лесном и горном
ремеслах, ни в выслеживании и охоте. По-правде говоря, он вообще ни в чем
не был искушен - разве что любил часами мечтательно витать в облаках на
высоте пять тысяч футов. Что если ему не удастся обнаружить мираша? Что
если мираш обнаружит его первым?
Нет, этого не может быть, успокоил себя Дрог. На худой конец, всегда
успею жестибюлировать. Никто и не узнает.
Через мгновение он уловил слабый запах мираша. А потом в двадцати
метрах от себя заметил какое-то движение возле странной скалы, похожей на
букву Т.
Неужели все так и сойдет - просто и гладко? Что ж, прекрасно! Дрог
принял надлежащие меры маскировки и потихоньку двинулся вперед.


Солнце пекло невыносимо; горная тропа все круче ползла вверх. Пакстон
взмок, несмотря на теплозащитный комбинезон. К тому же ему до тошноты
надоела роль славного малого.
- Когда, наконец, мы отсюда улетим? - не выдержал он. Герера
добродушно похлопал его по плечу:
- Ты что, не хочешь разбогатеть?
- Мы уже богаты, - возразил Пакстон.
- Не так чтобы уж очень, - сказал Герера, и на его продолговатом,
смуглом, изборожденном морщинами лице блеснула ослепительная улыбка.
Подошел Стелмэн, пыхтя под тяжестью анализаторов. Он осторожно
опустил аппаратуру на тропу и сел рядом.
- Как насчет передышки, джентльмены?
- Отчего же нет? - отозвался Герера. - Времени у нас хоть отбавляй.
Он сел и прислонился спиной к Т-образной скале.
Стелмэн раскурил трубку, а Герера расстегнул "молнию" и извлек из
кармана комбинезона сигару. Пакстон некоторое время наблюдал за ними.
- Так когда же мы улетим с этой планеты? - наконец спросил он. - Или
мы собираемся поселиться здесь навеки?
Герера лишь усмехнулся и щелкнул зажигалкой, раскуривая сигару.
- Мне ответит кто-нибудь?! - закричал Пакстон.
- Успокойся. Ты в меньшинстве, - произнес Стелмэн. - В этом
предприятии мы участвуем как три равноправных партнера.
- Но деньги-то - мои! - заявил Пакстон.
- Разумеется. Потому тебя и взяли. Герера имеет большой практический
опыт работы в горах. Я хорошо подкован в теории, к тому же права пилота -
только у меня. А ты дал деньги.
- Но корабль уже ломится от добычи! - воскликнул Пакстон. - Все трюмы
заполнены до отказа! Самое время отправиться в какое-нибудь цивилизованное
местечко и начать тратить.
- У нас с Герерой нет твоих аристократических замашек, - с
преувеличенным терпением объяснил Стелмэн. - Зато у нас с Герерой есть
невинное желание набить сокровищами каждый корабельный закуток. Самородки
золота - в топливные баки, изумруды - в жестянки из-под муки, а на палубу
- алмазов по колено. Здесь для этого самое место. Вокруг бешеное
богатство, которое так и просится, чтобы подобрали. Мы хотим быть
бездонно, до отвращения богатыми, Пакстон.
Пакстон не слушал. Он напряженно уставился на что-то у края тропы.
- Это дерево только что шевельнулось, - низким голосом проговорил он.
Герера разразился смехом.
- Чудовище, надо полагать, - презрительно бросил он.
- Спокойно, - мрачно произнес Стелмэн. - Мой мальчик, я не молод,
толст и легко подвержен страху. Неужели ты думаешь, что я оставался бы
здесь, существуй хоть малейшая опасность?
- Вот! Снова шевельнулось!
- Три месяца назад мы тщательно обследовали всю планету, - напомнил
Стелмэн, - и не обнаружили ни разумных существ, ни опасных животных, ни
ядовитых растений. Верно? Все, что мы нашли, - это леса и горы, и золото,
и озера, и изумруды, и реки, и алмазы. Да будь здесь что-нибудь, разве оно
не напало бы на нас давным-давно?
- Говорю вам, я видел, как это дерево шевельнулось! - настаивал
Пакстон.
Герера поднялся.
- Это дерево? - спросил он Пакстона.
- Да. Посмотри, оно даже не похоже на остальные. Другой рисунок
коры...
Неуловимым отработанным движением Герера выхватил из кобуры бластер
"Марк-2" и трижды выстрелил. Дерево и кустарник на десять метров вокруг
него вспыхнули ярким пламенем и рассыпались в прах.
- Вот уже никого и нет, - Подытожил Герера.
- Я слышал, как оно вскрикнуло, когда ты стрелял.
- Ага. Но теперь-то оно мертво, - успокаивающе произнес Герера. - Как
заметишь, что кто-то шевелится, сразу скажи мне, и я пальну. А теперь
давайте соберем еще немного изумрудиков, а?
Пакстон и Стелмэн подняли свои ранцы и пошли вслед за Герерой по
тропе.
- Непосредственный малый, правда? - с улыбкой промолвил Стелмэн.


Дрог медленно приходил в себя. Огненное оружие мираша застало его
врасплох, когда он принял облик дерева и был совершенно не защищен. Он до
сих пор не мог понять, как это случилось. Не было ни запаха страха, ни
предварительного фырканья, ни рычания, вообще никакого предупреждения!
Мираш напал совершенно неожиданно, со слепой, безрассудной яростью, не
разбираясь, друг перед ним или враг.
Только сейчас Дрог начал постигать натуру противостоящего ему зверя.
Он дождался, когда стук копыт мирашей затих вдали, а затем,
превозмогая боль, попытался выпростать оптический рецептор. Ничего не
получилось. На миг его захлестнула волна отчаянной паники. Если повреждена
центральная нервная система, это конец.
Он снова сосредоточился. Обломок скалы сполз с его тела, и на этот
раз попытка завершилась успехом: он мог воспрянуть из пепла. Дрог быстро
провел внутреннее сканирование и облегченно вздохнул. Он был на волосок он
смерти. Только инстинктивная квондикация в момент вспышки спасла ему
жизнь.
Дрог задумался было над своими дальнейшими действиями, но обнаружил,
что потрясение от этой внезапной, непредсказуемой атаки начисто отшибло
память о всех охотничьих уловках. Более того, он обнаружил, что у него
вообще пропало всякое желание встречаться со столь опасными мирашами
снова...
Предположим, он вернется без этой идиотской шкуры... Командиру можно
сказать, что все мираши оказались самками и, следовательно, подпадали под
охрану закона об охоте. Слово Юного Разведчика ценилось высоко, так что
никто не станет повергать его сомнению, а тем более перепроверять.
Но нет, это невозможно! Как он смел даже подумать такое?!
Что э, мрачно усмехнулся Дрог, остается только сложить с себя
обязанности разведчика и покончить со всем этим нелепым занятием -
лагерные костры, пение, игры, товарищество...
Никогда! - твердо решил Дрог, взяв себя в руки. Он ведет себя так,
будто имеет дело с дальновидным противником. П ведь мираши - даже не
разумные существа. Ни одно создание, лишенное щупалец, не может иметь
развитого интеллекта. Так гласил неоспоримый закон Этлиба.
В битве между разумом и инстинктивной хитростью всегда побеждает
разум. Это неизбежно. Надо лишь придумать, каким способом.
Дрог опять взял след мирашей и пошел по запаху. Какое бы старинное
оружие ему использовать? Маленькую атомную бомбу? Вряд ли, Это может
погубить шкуру.
Вдруг он рассмеялся. На самом деле все очень просто, стоит лишь
хорошенько пошевелить мозгами. Зачем вступать в непосредственный контакт с
мирашем, если это так опасно? Настала пора прибегнуть к помощи разума,
воспользоваться знанием психологии животных, искусством западни и
приманки.
Вместо того чтобы выслеживать мирашей, он отправится к их логову.
И там устроит ловушку.


Они подходили к временному лагерю, разбитому в пещере, уже на закате.
Каждая скала, каждый пик бросали резкие, четко очерченные тени. Пятью
милями ниже, в долине, лежал из красный отливающий серебром корабль. Ранцы
были набиты изумрудами - небольшими, на идеального цвета.
В такие предзакатные часы Пакстон мечтал о маленьком городке в Огайо,
сатураторе с газированной водой и девушке со светлыми волосами. Герера
улыбался про себя, представляя, как лихо он промотает миллиончик-другой,
прежде чем всерьез займется скотоводством. А Стелмэн формулировал основные
положения своей докторской диссертации, посвященной внеземным залежам
полезных ископаемых.
Все они пребывали в приятном умиротворенном настроении. Пакстон
полностью оправился от пережитого потрясения и теперь страстно желал,
чтобы кошмарное чудовище все-таки появилось - предпочтительно зеленое - и
чтобы оно преследовало очаровательную полураздетую женщину.
- Вот мы и дома, - сказал Стелмэн, когда они подошли к пещере. - Как
насчет тушеной говядины?
Сегодня была его очередь готовить.
- С луком! - потребовал Пакстон. Он ступил в пещеру и тут же резко
отпрыгнул назад. Что это?
В нескольких футах от входа дымился небольшой ростбиф, рядом
красовались четыре крупных бриллианта и бутылка виски.
- Занятно, - сказал Стелмэн. - Что-то мне это не нравится.
Пакстон нагнулся, чтобы подобрать бриллиант. Герера оттащил его.
- Это может быть мина-ловушка.
- Проводов не видно, - возразил Пакстон.
Герера уставился на ростбиф, бриллианты и бутылку виски. Вид у него
был самый разнесчастный.
- Этой штуке я не верю ни на грош, - заявил он.
- Может быть, здесь все-таки есть туземцы? - предположил Стелмэн. -
Такие, знаете, робкие, застенчивые. А этот дар - знак доброй воли.
- Ага, - саркастически подхватил Герера. - Специально ради нас они
сгоняли на Землю за бутылочкой "Старого космодесантного".
- Что же нам делать? - спросил Пакстон.
- Не соваться куда не надо, - отрубил Герера. - Ну-ка, осади назад.
Он отломил от ближайшего дерева длинный сук и осторожно потыкал в
бриллианты.
- Видишь, ничего страшного, - заметил Пакстон.
Длинный травяной стебель, на котором стоял Герера, туго обвился
вокруг его лодыжек. Почва под ним заколыхалась, обрисовался аккуратный
диск футов пятнадцати в диаметре и, обрывая корневища дернины, начал
подниматься в воздух. Герера попытался спрыгнуть, но трава вцепилась в
него тысячами зеленых щупалец.
- Держись! - завопил Пакстон, рванулся вперед и уцепился за край
поднимающегося диска.
Диск резко накренился, замер на мгновение и стал опять подниматься.
Но Герера уже выхватил нож и яростно кромсал траву вокруг своих ног.
Стелмэн вышел из оцепенения, лишь когда увидел ноги Пакстона на уровне
своих глаз. Он схватил Пакстона за лодыжки, снова задержав подъем диска.
Тем временем Герера вырвал из пут одну ногу и переметнул тело через край
диска. Крепкая трава какое-то время еще держала его за вторую ногу, но
затем стебли, не выдержав тяжести, оборвались, и Герера головой вперед
полетел вниз. Лишь в последний момент он вобрал голову в плечи мим
умудрился приземлиться на лопатки. Пакстон отпустил край диска и рухнул на
Стелмэна.
Травяной диск, унося ростбиф, виски и бриллианты, продолжал
подниматься, пока не исчез из виду.
Солнце село. Не произнося ни слова, трое мужчин вошли в пещеру с
бластерами наизготовку.
- Ночью по очереди будем нести вахту, - отчеканил Герера.
Пакстон и Стелмэн согласно кивнули.
- Пожалуй, ты прав, Пакстон, - сказал Герера. - Что-то мы здесь
засиделись.
- Чересчур засиделись, - уточнил Пакстон. Герера пожал плечами.
- Как только рассветет, возвращаемся на корабль и стартуем.
- Если только сможем добраться до корабля, - не удержался Стелмэн.


Дрог был совершенно обескуражен. С замиранием сердца следил он, как
раньше срока сработала ловушка, как боролся мираш за свободу и как он
наконец обрел ее. А какой это был великолепный мираш! Самый крупный из
трех!
Теперь он знал, в чем допустил ошибку. Он излишнего рвения он
переборщил с наживкой. Одних минералов было бы вполне достаточно, ибо, как
всем известно, мираши обладают повышенным тропизмом к минералам. Так нет
же! Ему понадобилось улучшить методику пионеров, ему, видите ли,
захотелось присовокупить еще и пищевое стимулирование. Неудивительно, что
мираши ответили удвоенной подозрительностью, ведь их органы чувств
подверглись колоссальной перегрузке.
Теперь они были взбешены, насторожены и предельно опасны.
А разъяренный мираш - это одно из самых ужасающих зрелищ в Галактике.
Когда две луны Элбоная поднялись в западной части небосклона, Дрог
почувствовал себя страшно одиноким. Он мог видеть костер, который мираши
развели перед входом в пещеру, а телепатическим зрением разбирал самих
мирашей, скорчившихся внутри, - органы чувств на пределе, оружие наготове.
Неужели ради одной-единственной шкуры мираша стоило так рисковать?
Дрог предпочел бы парить на высоте пяти тысяч футов, лепить из
облаков фигуры и мечтать. Как хорошо впитывать солнечную радиацию, а не
поглощать эту дрянную твердую пищу, завещанную предками. Какой прок от
этих охот и выслеживаний? Явно никакого! Бесполезные навыки, с которыми
его народ уже давным-давно расстался.
Был момент, когда Дрог уже почти убедил себя. Но тут же, в озарении,
с которым приходит истинное постижение природы вещей, он понял, в чем
дело.
Действительно, элбонайцам давно уже стали тесны рамки конкурентной
борьбы, эволюция вывела их из-под угрозы кровавой бойни за место под
солнцем. Но Вселенная велика, она таит в себе множество неожиданностей.
Кому дано предвидеть будущее? Кто знает, с какими еще опасностями придется
столкнуться расе элбонайцев? И смогут ли они противостоять угрозе, если
утратят охотничий инстинкт?
Нет, заветы предков незыблемы и верны, они не дают забыть, что
миролюбивый разум слишком хрупок для этой неприветливой Вселенной.
Остается добыть шкуру мираша, либо погибнуть с честью.
Самое важное сейчас - выманить их из пещеры. Наконец-то к Дрогу
вернулись охотничьи навыки.
Быстро и умело он сотворил манок для мираша.


- Вы слышали? - спросил Пакстон.
- Вроде бы какие-то звуки, - сказал Стелмэн, и все прислушались.
Звук повторился. "О-о, на помощь! Помогите!" - кричал голос.
- Это девушка! - Пакстон вскочил на ноги.
- Это похоже на голос девушки, - поправил Стелмэн.
- Умоляю, помогите! - взывал девичий голос. - Я долго не продержусь.
Есть здесь кто-нибудь? Помогите!
Кровь хлынула к лицу Пакстона. Воображение тут же нарисовало
трогательную картину: маленькое хрупкое существо жмется к потерпевшей
крушение спортивной ракете ( какое безрассудство - пускаться в подобные
путешествия!), со всех сторон на него надвигаются чудовища - зеленые,
осклизлые, а за ними появляется Он - главарь чужаков, отвратительный
вонючий монстр.
Пакстон подобрал запасной бластер.
- Я выхожу, - хладнокровно заявил он.
- Сядь, кретин! - приказал Герера.
- Но вы же слышали ее, разве нет?
- Никакой девушки тут быть не может, - отрезал Герера. - Что ей
делать на такой планете?
- Вот это я и собираюсь выяснить, - заявил Пакстон, размахивая двумя
бластерами. - Может, какой-нибудь там лайнер потерпел крушение, а может,
она решила поразвлечься и угнала чью-то ракету...
- Сесть! - Заорал Герера.
- Он прав, - Стелмэн попытался урезонить Пакстона. - Даже если
девушка и впрямь где-то там объявилась, в чем я сомневаюсь, то мы все
равно помочь ей никак не сможем.
- О-о, помогите, помогите, оно сейчас догонит меня! - визжал девичий
голос.
- Прочь с дороги, - угрожающим басом заявил Пакстон.
- Ты действительно выходишь? - с недоверием поинтересовался Герера.
- Хочешь мне помешать?
- Да нет, валяй, - Герера махнул в сторону выхода.
- Мы не можем позволить ему уйти! - Стелмэн ловил ртом воздух.
- Почему же? Дело хозяйское, - безмятежно промолвил Герера.
- Не беспокойтесь обо мне, - сказал Пакстон. - Я вернусь через
пятнадцать минут - вместе с девушкой!
Он повернулся на каблуках и направился к выходу. Герера подался
вперед и рассчитанным движением опустил на голову Пакстона полено,
заготовленное для костра. Стелмэн подхватил обмякшее тело.
Они уложили Пакстона в дальнем конце пещеры и продолжили бдение.
Бедствующая дама стонала и молила о помощи еще часов пять. Слишком долго
даже для многосерийной мелодрамы. Это потом вынужден был признать и
Пакстон.


Наступил сумрачный дождливый рассвет. Прислушиваясь к плеску воды,
Дрог все еще сидел в своем укрытии метрах в ста от пещеры. Вот мираши
вышли плотной группой, держа наготове оружие. Их глаза внимательно
обшаривали местность.
Почему провалилась попытка с манком? Учебник Разведчика утверждал,
что это вернейшее средство привлечь самца мираша. Может быть, сейчас не
брачный сезон?
Стая мирашей двигалась в направлении металлического яйцевидного
снаряда, в котором Дрог без труда признал примитивный пространственный
экипаж. Сработан он, конечно, грубо, но мираши будут в нем в безопасности.
Разумеется, он мог парадизировать их и покончить с этим делом. Но
такой поступок был бы слишком негуманным. Древних элбонайцев отличали
прежде всего благородство и милосердие, и каждый Юный Разведчик старался
подражать им в этом. К тому же парадизирование не входило в число истинно
пионерских методов.
Оставалось безграмоция. Это был старейший трюк, описанный в книге, но
чтобы он удался, следовало подобраться к мирашам как можно ближе. Впрочем,
Дрогу уже нечего было терять.
И, к счастью, погодные условия были самые благоприятные.


Все началось с туманной дымки, стелющейся над землей. Но по мере того
как расплывчатое солнце взбиралось по серому небосклону, туман поднимался
и густел.
Обнаружив это, Герера в сердцах выругался.
- Давайте держаться ближе друг к другу! Вот несчастье-то!
Вскоре они уже шли, положив левую руку на плечо впереди идущего.
Правая рука сжимала бластер. Туман вокруг был непроницаемым.
- Герера?
- Да.
- Ты уверен, что мы идем в правильном направлении?
- Конечно. Я взял азимут по компасу еще до того, как туман сгустился.
- А если компас вышел из строя?
- Не смей и думать об этом!
Они продолжали двигаться, осторожно нащупывая дорогу между скальными
обломками.
- По-моему, я вижу корабль, - сказал Пакстон.
- Нет, еще рано, - возразил Герера.
Стелмэн, споткнувшись о камень, выронил бластер, наощупь подобрал его
и стал шарить рукой в поисках плеча Гереры. Наконец он нащупал его и
двинулся дальше.
- Кажется, мы почти дошли, - сказал Герера.
- От души надеюсь, - выдохнул Пакстон. - С меня хватит.
- Думаешь, та девочка ждет тебя на корабле?
- Не береди душу!
- Ладно, - смирился Герера. - Эй, Стелмэн, лучше по-прежнему держись
за мое плечо. Не стоит нам разделятся.
- А я и так держусь, - отозвался Стелмэн.
- Нет, не держишься!
- Да держусь, тебе говорят!
- Слушай, кажется мне лучше знать, держится кто-нибудь за мое плечо
или нет.
- Это твое плечо, Пакстон?
- Нет, - ответил Пакстон.
- Плохо, - сказал Стелмэн очень медленно. - Это совсем плохо.
- Почему?
- Потому что я определенно держусь за чье-то плечо.
- Ложись! - заорал Герера. - Немедленно ложитесь оба! Дайте мне
возможность стрелять!
Но было уже поздно. В воздухе разлился кисло-сладкий аромат. Стелмэн
и Пакстон вдохнули его и потеряли сознание. Герера слепо рванулся вперед,
стараясь задержать дыхание, споткнулся, перелетел через камень, попытался
подняться на ноги и...
И все провалилось в черноту.
Туман внезапно растаял. На равнине стоял один лишь Дрог. Он
триумфально улыбался. Вытащив разделочный нож с длинным узким лезвием, он
склонился над ближайшим мирашем...


Космический корабль несся к Земле с такой скоростью, что
подпространственный двигатель того и гляди мог полететь ко всем чертям.
Сгорбившийся над пультом управления Герера наконец взял себя в руки и
убавил скорость. Его лицо, с которого обычно не сходил красивый ровный
загар, все еще сохраняло пепельный оттенок, а пальцы дрожали над пультом.
Из спального отсека вышел Стелмэн и устало плюхнулся в кресло второго
пилота.
- Как там Пакстон? - спросил Герера.
- Я накачал его дроном-3, - ответил Стелмэн. - С ним все будет в
порядке.
- Хороший малый, - заметил Герера.
- Думаю, это просто шок, - сказал Стелмэн. - Когда придет в себя, я
усажу его пересчитывать алмазы. Это, насколько я понимаю, будет для него
лучше всякой другой терапии.
Герера усмехнулся, лицо его стало обретать обычный цвет.
- Теперь, когда все позади, пожалуй, и мне стоит подзаняться алмазной
бухгалтерией.
Внезапно его удлиненное лицо посерьезнело.
- Но все-таки, Стелмэн, кто мог нас выручить? Никак этого не пойму!


Слет Разведчиков удался на славу. Патруль 22 - "Парящий сокол" -
разыграл короткую пантомиму, символизирующую освобождение Элбоная. Патруль
31 - "Отважные бизоны" облачились в настоящие пионерские одежды.
А во главе патруля 19 - "Атакующий мираш" - двигался Дрог, теперь уже
Разведчик первого класса, удостоенный особого знака отличия. Он нес флаг
своего патруля (высокая честь для разведчика!), и все, завидя Дрога,
громко приветствовали его.
Ведь на древке гордо развевалась прочная, отлично выделанная, ни с
чем не сравнимая шкура взрослого мираша - ее молнии, пряжки, циферблаты,
пуговицы весело сверкали на солнце.
НАЗАД
Используются технологии uCoz

Добавлено: Вс, 23 апреля 2017, 12:55:03
dyvniy
Про Семецкого.
Альтернативная история с прееселением душ
"душа в тротиловом эквиваленте"
http://coollib.com/b/367656/read - этот сайт эзет блокирует, на работе
http://samlib.ru/s/semeckij_j_m/dushawtrotilowomekwiwalente-1.shtml